Стихи про молодость
Игорь Губерман 3. Контакты: info MillionStatusov. Ну, а время — то бежит, то тянется, Не вскачь, не медленно, а невпопад.
Разожгла головушку, Разбурлила кровушку, Думы перепутала Звездная пурга… До сих пор все чудится — Сбудется, не сбудется — Белая рубашка, Вечер и луга. По тропе нехоженой Дни ушли погожие, Облетели рощи, Стынут зеленя. Саночки скрипучие Да снега сыпучие Разлучили с милым Девушку, меня. Разлучили-бросили До весны, до осени. До весны ль, до осени ль, Или навсегда Закатилась, скрылася, Скрылась, закатилася Молодости девичьей Первая звезда?
Ласковый да радостный, Молодой да сладостный, Напиши мне весточку — Любишь или нет?.. А в ответ метелица По дорогам стелется, Белая метелица Заметает след. Мы хлеб солили крупной солью, и на ходу, легко дыша, мы с этим хлебом ели сою и пили воду из ковша. И тучи мягкие летели над переполненной рекой, и в неуютной, злой постели мы обретали свой покой.
Чтобы, когда с утра природа воспрянет, мирна и ясна, греметь водой водопровода, смывая недостатки сна. По комнате шагая с маху, в два счета убирать кровать, искать потертую рубаху и басом песню напевать. Тоска, себе могилу вырой — я песню легкую завью, — над коммунальною квартирой она подобна соловью. Мне скажут черными словами, отринув молодость мою, что я с закрытыми глазами шаманю и в ладоши бью. Что научился только лгать во имя оды и плаката, — о том, что молодость богата, без основанья полагать.
Но я вослед за песней ринусь, могучей завистью влеком, — со мной поет и дразнит примус меня лиловым языком. Перевод Роберта Рождественского Вот судьи выстроились в ряд, Полгоризонта заслоня.
И гневом их глаза горят, А все слова летят в меня: «Юнец, не бривший бороды, Щенок, не помнящий добра, Ответь нам: правда ли, что ты Был с женщиной в лесу вчера?.. Я многое в лесу нашел, Мальчишкою я шел туда, Оттуда я мужчиной шел!.. И гневом их глаза горят, А все слова летят в меня: «Забыв о седине своей И прежние забыв грехи, Шел с женщиною ты и ей Шептал любовные стихи?.. Шептал слова. И верил, что судьба моя Светла, пока любовь жива!.. Об ясни…» Я говорю им: «Есть любовь, И, ощутив ее венец, Взрослеет запросто юнец, А старец молодеет вновь.
Становится певцом немой, Становится певец немым. Любовь — всегдашний спутник мой. Я буду вечно молодым! Как мальчики, мечтая о победах, Умчались в неизвестные края Два ангела на двух велосипедах — Любовь моя и молодость моя. Иду по следу. Трассу изучаю. Здесь шина выдохлась, а здесь прокол, А здесь под ем — здесь юность излучает День моего вступленья в комсомол.
И, к будущему выходя навстречу, Я прошлого не скидываю с плеч. Жизнь не река, она — противоречье, Она, как речь, должна предостеречь —Для поколенья, не для населенья, Как золото, минуты собирай, И полновесный рубль стихотворенья На гривенники ты не разменяй. Не мелочью плати своей отчизне, В ногах ее не путайся в пути И за колючей проволокой жизни Бессмертие поэта обрети.
Не бойся старости. Что седина? Бросайся, рассекай водоворот, И смерть к тебе не страшною — простою, Застенчивою девочкой придет. Как прожил ты? Что сотворил? Не помнишь? И всё же ты недаром прожил век — Твои стихи, тебя зовет на помощь Тебя похоронивший человек.
Не родственник, ты был ему родимым, Он будет продолжать с тобой дружить Всю жизнь, и потому необходимо Еще настойчивей, еще упрямей жить. И, новый день встречая добрым взглядом, Брось неподвижность и, откинув страх, Поэзию встречай с эпохой рядом На всем бегу, На всем скаку, На всех парах.
И, вспоминая молодость былую, Я покидаю должность старика, И юности румяная щека Опять передо мной для поцелуя. И вот в лицо пахнуло земляникой, смолистым детством, новгородским днем… В сырой канавке, полной лунных бликов, светляк мигнул таинственным огнем… И вновь брожу, колдуя над ромашкой, и радуюсь, когда, услыша зов, появятся сердитые букашки из дебрей пестиков и лепестков.
И на ладони, от букетов липкой, нарочно обещая пирога, ношу большую старую улитку, прошу улитку выставить рога… Ты все еще меня не покидаешь, повадка, слух и зрение детей! Ты радуешь, печалишь, и взываешь, и удивляешься, пьянея от затей. Но мне не страшно близкого соседства, усмешек перестарков не боюсь, и время героическое детства спокойно входит в молодость мою. Рассвет сознания. Открытые миры. Разоблаченье старших до конца: разгадано рождение сестры и появленье птицы из яйца.
Все рушится. Все ширится и рвется. А в это время — в голоде, в огне — Республика блокаде не сдается и открывает отрочество мне. Сплошные игры держатся недолго, недолго тлеет сказка, светлячок: мы ездим на субботники за Волгу, и взрослый труд ложится на плечо. Джон Рид прочитан. Месяцы каникул проводим в пионерских лагерях. Весь мир щебечет, залит земляникой, а у костров о танках говорят. Но ты не отнимала ни смеха, ни фантазий, ни затей. Ты только, многодетная, немало учила нас суровости твоей.
И этих дней прекрасное наследство я берегу как дружеский союз, и слух, и зрение, и память детства по праву входят в молодость мою. Коптилки мигающий пламень. Мы с Диккенсом в доме одни.
Во мраке горят перед нами больших ожиданий огни. О, молодость бедного Пипа, как тянется к счастью она! Угрюмо и тихо. Давно ль в этом доме, давно ли звучали светло голоса? Но я не ослепла от боли. Я вижу вдали паруса. Моя золотая свобода, тебя не задушат тоской. Фашисты стоят под Москвой. Раскаты недальнего боя. Больших ожиданий полет. Петрищевской площадью Зоя на раннюю гибель идет. Ее не спасти нам от пытки, воды не подать, не помочь… Вокруг полыхают зенитки.
Глухая осадная ночь. Зловещие контуры зданий. Ни щелки, ни проблеска нет. И только больших ожиданий сердца согревающий свет. Любовь моя горькая, где ты? Вернись на мгновение в стих. Уже я теряю приметы оборванных нитей твоих. Но памятью первых свиданий светлеет жестокий конец. Зарницы больших ожиданий! Пленительный трепет сердец! Какой бы нам жребий ни выпал, какие б ни грянули дни… О, молодость бедного Пипа! Больших ожиданий огни! Все горше, обидней, иначе, навыворот, наоборот! Но рвется упрямо к удаче больших ожиданий полет.
Как сходны с невзгодой невзгода в таинственной доле людской. Но в пору жестоких страданий является людям всегда великих больших ожиданий знакомая с детства звезда. Отрадны борьба и лишенья пути, устремленного к ней. И даже большие свершенья больших ожиданий бледней. Что так сближает прямо, а не косвенно и делает роднее и родней страну снегов и остров пальм кокосовых — мою Россию с Кубою моей?
И вот я встретил вас, туристы русские, когда, держась достойно, как послы, вы — пожилые, медленные, грузные — в посольство наше поутру пришли. Высоких лиц в той группе вовсе не было — и столько было в ней высоких лиц: здесь были боги домен, шахт и неводов и боги стали, яблонь и пшениц. И так сказал послу рабочий сормовский: «Я старший. Мне за шестьдесят пошло. Так я за всех: пришли мы с вами ссориться, нам уезжать так быстро тяжело.
Мы люди подобрались небогатые, и деньги накопили мы с трудом. Но если не выходит что с оплатою, — вернувшись, мы доплатим. И он добавил, тихо вслух раздумывая: «Ну, а теперь, как сыну, говорю: ты ж понимаешь — это революция… Мы в молодость приехали свою…» И замолчал старик. Сурово, сдержанно он встал, застыв упрямо у стола. И вдруг с глазами что-то стало делаться у несентиментального посла. И думал я с забытой авторучкою, с комком у горла после слов таких про землю и кубинскую, и русскую, про отдалённость и про близость их.
Россия любит Кубу нежно, внутренне — не предписанье это ей велит. Лицо России трепетно и утренне, когда она про Кубу говорит. Всё потому, что здесь, на этом острове, где Ленин принят в новую семью, как в непохожем и похожем образе Россия видит молодость свою.
Ту самую — ершистую, неловкую, вселявшую во всех буржуев страх, в кожанке с алым бантом и винтовкою и с чистотой возвышенной в глазах. Нет, это не слепое подражательство, но наш пример они в себе несут. Святое наше дело продолжается, меняя только формы, а не суть. Нас не рассорят мнения и прения.
Нас не расколет лжедрузей враньё. Россия своей молодости предана, и будет надо — защитит её! Будет вечер — тихо и сурово О военной юности своей Ты расскажешь комсомольцам новым — Сыновьям и детям сыновей. С жадностью засмотрятся ребята На твое солдатское лицо, Так же, как и ты смотрел когда-то На седых буденновских бойцов.
И с прекрасной завистью, с порывом Тем, которым юные живут, Назовут они тебя счастливым, Сотни раз героем назовут. И, окинув памятью ревнивой Не часы, а весь поток борьбы, Ты ответишь: — Да, я был счастливым.
Я героем в молодости был. Наша молодость была не длинной, Покрывалась ранней сединой. Нашу молодость рвало на минах, Заливало таллинской водой. Наша молодость неслась тараном — Сокрушить германский самолет. Чтоб огонь ослабить ураганный — Падала на вражий пулемет. Прямо сердцем дуло прикрывая, Падала, чтоб Армия прошла… Страшная, неистовая, злая — Вот какая молодость была.
А любовь — любовь зимою адской, Той зимой, в осаде, на Неве, Где невесты наши ленинградские Были не похожи на невест— Лица их — темней свинцовой пыли, Руки — тоньше, суше тростника… Как мы их жалели, как любили.
Как молились им издалека. Это их сердца неугасимые Нам светили в холоде, во мгле. Не было невест еще любимее, Не было красивей на земле.
Повторю со всем страданьем нашим, С той любовью, с тою сединой, Яростную, горькую, бесстрашную Молодость, крещенную войной. Мы — солидные люди, Комсомольцы двадцатого года. Моль уже проедает Походные наши шинели… Мы с детства знакомы С украинской нашей природой, Мы знаем, Как выглядит тополь После дождя и шрапнели. На минуту представьте себе Вечера близ Диканьки, И закаты по Гоголю, И махновца на пьяной тачанке, Паровозного кладбища Оледенелые трубы, И раскрытое настежь Окно комсомольского клуба… Бригадиры побед, Мы по праву довольны судьбою, На других поколеньях Свои проверяя года.
Не сбавляя паров, Грохоча биографией боя, Мы идем в нашу старость, Как входят в туннель поезда… Давайте вспомним Все, что нам знакомо.
Она, пришпоренная, Мчалась в каждый бой, Потом покорно Шла к себе в конюшню. Не забудем их, Лицо в лицо Видевших и жизнь, И смерть, И славу. Не забудем Наших мертвецов, — Мы на это Не имеем права! Пусть они Напомнят нам о сроках, Юность вызывающих на бой, Пусть они Пройдут сквозь эти строки, Жалуясь на раны И на боль. Вот они Являются ко мне В тесных коридорах общежитий.
Я их поведу По всей стране, Чтобы показать им. Сколько молодости У страны! Сколько свежих Комсомольских сил! Этот паренек Из Чухломы Нас уже давно опередил. Эта девушка Из Ленинграда Первой в цехе Снижает брак. Посмотри На ее бригаду! Поздоровайся с ней, Шпиндяк! Это молодость наша встала! Сквер величаво листья осыпал. Было холодно и трезво. У двери с черной вывескою треста, нахохлившись, на стуле сторож спал. Шла, распушивши белые усы, пузатая машина поливная.
Я вышел, смутно мир воспринимая, и, воротник устало поднимая, рукою вспомнил, что забыл часы. Я был расслаблен, зол и одинок. Пришлось вернуться все-таки. Я помню, как женщина в халатике японском открыла дверь на первный мой звонок.
Чуть удивилась, но не растерялась: «А, ты вернулся? Измененье правил? Начало новой светлой полосы? Я часы оставил». Дай я сама надену…» И голосом, скрывающим надежду, а вместе с тем и боль: «Ты позвонишь? Все было сонно: дворников зевки, арбузы в деревянной клетке длинной, на шкафчиках чистильщиков — замки. Все выглядело странно и туманно — и сквер с оградой низкою, витой, и тряпками обмотанные краны тележек с газированной водой. Свободные таксисты, зубоскаля, кружком стояли. Кто-то, в доску пьян, стучался в ресторан «Узбекистан», куда его, конечно, не пускали… Бродили кошки чуткие у стен.
Я шел и шел… Вдруг чей-то резкий окрик: «Нет закурить? Пошли мы рядом. Было по пути. Курить — я видел — не умел он вовсе. Лет двадцать пять, а может, двадцать восемь, но все-таки не больше тридцати. И понимал я с грустью нелюдимой, которой был я с ним соединен, что тоже он идет не от любимой и этим тоже мучается он.
И тех же самых мыслей столкновенья, и ту же боль и трепет становленья, как в собственном жестоком дневнике, я видел в этом странном двойнике. И у меня на лбу такие складки, жестокие, за все со мной сочлись, и у меня в душе в неравной схватке немолодость и молодость сошлись. Все резче эта схватка проступает. За пядью отвоевывая пядь, немолодость угрюмо наступает и молодость не хочет отступать.
Да, молодость прошла. Хоть я весной Люблю бродить по лужам средь березок, Чтобы увидеть, как зеленым дымом Выстреливает молодая почка, Но тут же слышу в собственном боку, Как собственная почка, торжествуя, Стреляет прямо в сердце… Я креплюсь. Еще могу подтрунивать над болью; Еще люблю, беседуя с врачами, Шутить, что «кто-то камень положил В мою протянутую печень», — всё же Я знаю: это старость. Что поделать? Бывало, по-бирючьи голодал, В тюрьме сидел, был в чумном карантине, Тонул в реке Камчатке и тонул У льдины в Ледовитом океане, Фашистами подранен и контужен, А критиками заживо зарыт, - Чего еще?
Откуда быть мне юным? Остался, правда, у меня задор За письменным столом, когда дымок Курится из чернильницы моей, Как из вулканной сопки. Даже больше: В дискуссиях о трехэтажной рифме Еще могу я тряхануть плечом И разом повалить цыплячьи роты Высокочтимых оппонентов — но… Но в Арктику я больше не ходок.
Я столько видел, пережил, продумал, О стольком я еще не написал, Не облегчил души, не отрыдался, Что новые сокровища событий Меня страшат, как солнечный удар!
Какая даль за нею! Может быть, Испания? Нет, больше! Вся Канада! Тринадцать… М? И вновь заныли раны, По старой памяти просясь на фронт. Пахнуло ветром Арктики! Что делать? Гм… Успокоиться, во-первых. Вспомнить, Что это ведь воззванье к молодежи, А я? Моя-то молодость тово… Я грубо в горсть ухватываю печень. Черт… ни малейшей боли. Я за почки: Дубасю кулаками по закоркам — Но хоть бы что! Молчат себе. А сердце? Тут входит оживленная жена: «Какая новость! И гневом их глаза горят, А все слова летят в меня: «Юнец, не бривший бороды, Щенок, не помнящий добра, Ответь нам: правда ли, что ты Был с женщиной в лесу вчера?..
Я многое в лесу нашел, Мальчишкою я шел туда, Оттуда я мужчиной шел!.. И гневом их глаза горят, А все слова летят в меня: «Забыв о седине своей И прежние забыв грехи, Шел с женщиною ты и ей Шептал любовные стихи?..
Шептал слова. И верил, что судьба моя Светла, пока любовь жива!.. Становится певцом немой, Становится певец немым. Любовь — всегдашний спутник мой. Я буду вечно молодым! В сухом лесу стреляет длинный кнут, В кустарнике трещат коровы, И синие подснежники цветут, И под ногами лист шуршит дубовый. И ходят дождевые облака, И свежим ветром в сером поле дует, И сердце в тайной радости тоскует, Что жизнь, как степь, пуста и велика. Вылетишь утром на воз-дух, Ветром целуя жен-щин,- Смех, как ядреный жем-чуг, Прыгает в зубы, в ноз-дри Что бы это тако-е?
Кажется, нет причи-ны: Небо прилизано чинно, Море тоже в покое. Слил аккуратно лужи Дождик позавчерашний; Девять часов на башне - Гусеницы на службу; А у меня в подъязычьи Что-то сыплет горохом, Так что легкие зычно Лаем взрываются в хохот Слушай, брось, да полно! Но ни черта не сделать: Смех золотой, спелый, Сытный такой да полный. Сколько смешного на свете: Вот, например, "капуста" Надо подумать о грустном, Только чего бы наметить? Могут пробраться в погреб Завтра чумные крысы. Я тоже буду лысым.
Некогда сгибли обры Где-то в Норвегии флагман И вдруг опять: "капуста"! Как вкусно Так грохотать диафрагмой! Смех золотого разли-ва, Пенистый, отлич-ный. Нет, молодость, ты мне была верна, Ты не лгала, притворствуя, не льстила, Ты тайной ночью в склеп меня водила И ставила у темного окна.
Нас возносила грузная волна, Качались мы у темного провала, И я молчал, а ты была бледна, Ты на полу простертая стонала. Мой ранний страх вздымался у окна, Грозил всю жизнь безумием измерить Я видел лица, слышал имена - И убегал, не смея знать и верить. Ах, что ни говори, а молодость прошла Еще я женщинам привычно улыбаюсь, Еще лоснюсь пером могучего крыла, Чего-то жду еще - а в сердце хаос, хаос!
Еще хочу дышать, и слушать, и смотреть; Еще могу шагнуть на радости, на муки, Но знаю: впереди, средь океана скуки, Одно лишь замечательное: смерть. То есть, мама говорит, Внука не желая: Рано больно, дескать, стыд, Будто не жила я. Моя мама - инвалид: Получила травму,- И теперь благоволит Больше к божью храму. Любит лазить по хорам, Лаять тоже стала,- Но она в науки храм Тоже забегала. Не бросай читать письмо, "Юность" дорогая! Врач мамашу, если б смог, Излечил от лая. Ты подумала, де, вот Встанет спозаранка И строчит, и шлет, и шлет Письма,- хулиганка!
Нет, я правда в первый раз О себе и Мите. Слезы капают из глаз,- Извините - будет грязь - И письмо дочтите! Я ж живая - вот реву,- Вам-то все - повтор, но Я же грежу наяву: Как дойдет письмо в Москву - Станет мне просторно. А отца радикулит Гнет горизонтально, Он - военный инвалид, Так что все нормально.
Не бросай меня одну И откликнись, "Юность"! Мне - хоть щас на глубину! Ну куда я денусь, ну? Ну куда я сунусь? Нет, я лучше - от и до, Как и что случилось: Здесь гадючее гнездо, "Юность", получилось. Защити тогда мы их!
Митя - это Это - я с которым! В общем, стала я гулять И ночь эта Будет богатой, И я Улыбнуться не прочь - Уж бронзовый якорь заката Бросает московская ночь. Привет, Замечательный вечер? Прощай, Мой печальный порог! Я вышел. А ветер - навстречу И лег по-собачьи у ног И в этот закат не случайно Мне машут радушным крылом Медлительная окрайна И мирный садовничий дом.
Сквозь смуту житейских вопросов, Сквозь пышные годы мои Прошли ароматные косы, Как две золотые струи. И может быть, в годы железа И я быть железным сумел, Чтоб в лад боевой марсельезы Мне девичий голос гремел. Как рад я, Что к мирным равнинам Так выдержанно пронес И мужество гражданина, И лирику женских волос Я скромностью не обижен И, встав на чужое крыльцо, За снегом черемухи Вижу Смеющееся лицо.
Но чуток холера-садовник, Хоть видно и без труда, Как дышит и мирно и ровно Седая его борода Пусть молодость - нараспашку, Но даже и молодость - ждет. Была любовь. Была сомнений смута. Надежды были. Молодость была, Да, молодость была, Но почему-то Она большого счастья Не дала. Она ушла, Но слезы не прольются. И не зови трубя.
Нет, не хочу я В молодость вернуться, Вернуться к дням, Где не было тебя. Вот когда я тебя воспою, назову дорогою подругою, юность канувшую мою, быстроногую, тонкорукую. О заставских черемух плен, комсомольский райком в палисаде, звон гитар у кладбищенских стен, по кустарникам звезды в засаде!
Не уйти, не раздать, не избыть этот гнет молодого томленья, это грозное чувство судьбы, так похожее на вдохновенье. Ты мерещилась всюду, судьба: в порыжелом военном плакате, в бурном, взрывчатом слове «борьба», в одиночестве на закате.
Как пушисты весной тополя, как бессонницы неодолимы, как близка на рассвете земля, а друзья далеки и любимы. А любовь? Как воздух и свет, как дыхание — всюду с тобою, нет конца ей, выхода нет,— о крыло ее голубое!
Вот когда я тебя воспою, назову дорогою подругою, юность канувшую мою, быстроногую, тонкорукую Молодость проходит, говорят. Нет, неправда — красота проходит: Вянут веки, губы не горят, Поясницу ломит к непогоде, Но душа Душа всегда юна, Духом вечно человек у старта.
Поглядите на любого старца: Ноздри жадны, как у бегуна. Прочитайте ну хотя бы письма, Если он, ракалия, влюблен: Это литургия, это песня, Это Аполлон! Он пленит любую недотрогу, Но не выйдет на свиданье к ней: Может, старичишка тянет ногу, Хоть, бывало, объезжал коней?
Может, в битве захмелев как брага, Выходил с бутылкою на танк, А теперь, страдая от люмбаго, Ковыляет как орангутанг? Но душа прекрасна по природе, Даже пред годами не склонясь Молодость, к несчастью, не проходит: В том-то и трагедия для нас.
Русская поэзия Поэты Темы Школьная программа. Главная По темам Стихи о молодости Стихи о молодости Стихи русских поэтов о молодости, стихи про юные годы, юность.
