Стихи ахматовой про любовь к мужчине, Стихи Ахматовой Анны о мужчине
Карнавальные маски, жёлтые кофты, ананасы в шампанском — все кануло. У меня невроз сердца от волнений, вечных терзаний и слез Так гладят кошек или птиц,. Это ему она пишет, что «так меня никто не томил»: Все тебе: и молитва дневная, И бессонницы млеющий жар, И стихов моих белая стая, И очей моих синий пожар.
Прикольные мемы: "Для всех красавиц к дачному сезону" 16 фото. Прикольные демотиваторы в середине недели: "Я высох, снимайте! Пост про день рождения, Как подписать фото? Как красиво записать мужа в телефоне: оригинальные и смешные способы Как прикольно спросить "как дела"? Текст для подруги до слез: трогательные слова, благодарность за дружбу Пожелание мужчине хорошего дня С 8 Марта, дорогие читательницы и подписчицы Bugaga.
Смешные подкаты к парням Приятные слова парню Слова благодарности и трогательные письма от мамы к дочери Пожелания призывнику в армию своими словами Новогодняя котоматрица 14 шт. Вход Забыли пароль? Реклама Обратная связь. Главная Надоела реклама? Добавить новость Новое Последние комментарии. До конца его, друг, прочти. Надоело мне быть незнакомкой, Быть чужой на твоем пути. Не гляди так, не хмурься гневно, Я любимая, я твоя. Не пастушка, не королевна И уже не монашенка я — В этом сером будничном платье, На стоптанных каблуках Но, как прежде, жгуче объятье, Тот же страх в огромных глазах.
Ты письмо мое, милый, не комкай Не плачь о заветной лжи. И кто-то: Цусима! Сказал в телефон. Суровы и хмуры, Его сторожат С винтовками буры. Назад, назад! Великую зиму Я долго ждала, Как белую схиму Ее приняла. И в легкие сани Спокойно сажусь… Я к вам, китежане, До ночи вернусь… За древней стоянкой Один переход. Теперь с китежанкой Никто не пойдет: Ни брат, ни соседка, Ни первый жених, — Лишь хвойная ветка Да солнечный стих, Оброненный нищим И поднятый мной… В последнем жилище Меня упокой.
В тени елизаветинских боскетов Гуляют пушкинских красавиц внучки Все в скромных канотье, в тугих корсетах, И держат зонтик сморщенные ручки. Мопс на цепочке, в сумочке драже И компаньонка с Жип или Бурже.
Иланг-илангом[1] весь пропах вокзал Не тот последний, что сгорит когда-то, А самый первый, главный — Белый Зал В нем танцевальный — убран был богато, Но в зале том никто не танцевал.
С вокзала к парку легкие кареты, Как с похорон торжественных, спешат. В них дамы — в сарафанчики одеты, А с aнглийским акцентом говорят. Одна из них как разглашать секреты, Мне этого, наверно, не простят Попала в вавилонские блудницы, А тезка мне и лучший друг царицы.
Как я люблю пологий склон зимы, ее огни, и мраки, и истому, Сухого снега круглые холмы И чувство, что вовек не будешь дома.
Черна вдали рождественская ель, Кричит ворона, кончилась метель. И рушилась твердыня Эрзерума, Кровь заливала горло Дарданелл, Но в этом парке не слыхали шума, Лишь ржавый флюгер вдалеке скрипел. Но в этом парке тихо и угрюмо Сверкает месяц, снег алмазно бел. Прикинувшись солдаткой, выло горе, Как конь, вставал дредноут на дыбы, И ледяные пенные столбы Взбешенное выбрасывало море — До звезд нетленных — из груди своей, И не считали умерших людей.
На Белой Башне дремлет пулемет, Вокруг дворца гусарские разъезды, Внимательные северные звезды Совсем не те, что будут через год , Прищурившись, глядят в окно Лицея, Где тень его над томом Апулея.
О знал ли он, любимец двух столетий, Как грозно третьим будет принят он.
Мне суждено запомнить этот сон, Как помнят мать, осиротевши, дети… ……………………………….. Все занялись военной суетою, И от пожаров сделалось светло.
И только юг был залит темнотою. На мой вопрос, с священной простотою Сказал сосед: «Там Царское Село.
Оно вчера, как свечка, догорело». И спрашивать я больше не посмела. Анны Ахматовой. И та, что сегодня прощается с милым,- Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться никто не заставит! Июль , Ленинград. И в ночи январской, беззвездной, Сам дивясь небывалой судьбе, Возвращенный из смертной бездны, Ленинград салютует себе. А вы, мои друзья последнего призыва! Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой, А крикнуть на весь мир все ваши имена! Да что там имена! Ведь все равно — вы с нами!.. Все на колени, все! Багряный хлынул свет! И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами — Живые с мертвыми: для славы мертвых нет. Август , Дюрмень. Питерские сироты, Детоньки мои! Под землей не дышится, Боль сверлит висок, Сквозь бомбежку слышится Детский голосок. Я тебе открывала всегда. Я теперь за высокой горою, За пустыней, за ветром и зноем, Но тебя не предам никогда… Твоего я не слышала стона.
Хлеба ты у меня не просил. Принеси же мне ветку клена Или просто травинок зеленых, Как ты прошлой весной приносил.
Принеси же мне горсточку чистой, Нашей невской студеной воды, И с головки твоей золотистой Я кровавые смою следы. Ни плохих, ни хороших, ни средних… Все они по своим местам, Где ни первых нет, ни последних… Все они опочили там. Но это был не городской, Да и не сельский звук. На грома дальнего раскат Он, правда, был похож, как брат, Но в громе влажность есть Высоких свежих облаков И вожделение лугов — Веселых ливней весть.
А этот был, как пекло, сух, И не хотел смятенный слух Поверить — по тому, Как расширялся он и рос, Как равнодушно гибель нес Ребенку моему. Славно начато славное дело В грозном грохоте, в снежной пыли, Где томится пречистое тело Оскверненной врагами земли. К нам оттуда родные березы Тянут ветки и ждут и зовут, И могучие деды-морозы С нами сомкнутым строем идут.
Вспыхнул над молом первый маяк, Других маяков предтеча,— Заплакал и шапку снял моряк, Что плавал в набитых смертью морях Вдоль смерти и смерти навстречу.
Победа у наших стоит дверей… Как гостью желанную встретим? Пусть женщины выше поднимут детей, Спасенных от тысячи тысяч смертей,— Так мы долгожданной ответим. Самые темные дни в году Светлыми стать должны. Я для сравнения слов не найду — Так твои губы нежны. Только глаза подымать не смей, Жизнь мою храня. Первых фиалок они светлей, А смертельные для меня. Вот, поняла, что не надо слов, Оснеженные ветки легки… Сети уже разостлал птицелов На берегу реки. Декабрь Царское Село. Как белый камень в глубине колодца, Лежит во мне одно воспоминанье, Я не могу и не хочу бороться: Оно — мученье и оно страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянет В мои глаза его увидит сразу. Печальней и задумчивее станет Внимающего скорбному рассказу. Я ведаю, что боги превращали Людей в предметы, не убив сознанья, Чтоб вечно жили дивные печали. Ты превращен в мое воспоминанье. Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб не бывает… Как я рада, что нынче вода Под бесцветным ледком замирает.
И я стану — Христос, помоги! Чтоб отчетливей и ясней Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии словной твоей Разве можно оставить пробелы? Слишком сладко земное питье, Слишком плотны любовные сети… Пусть когда-нибудь имя мое Прочитают в учебнике дети,. И, печальную повесть узнав, Пусть они улыбнуться лукаво. Мне любви и покоя не дав, Подари меня горькою славой. Небо бело страшной белизною, А земля как уголь и гранит.
Под иссохшей этою луною Ничего уже не заблестит. Женский голос, хриплый и задорный, Не поет — кричит, кричит. Надо мною близко тополь черный Ни одним листком не шелестит. Для того ль тебя я целовала, Для того ли мучалась, любя, Чтоб теперь спокойно и устало С отвращеньем вспоминать тебя? Ах, дверь не запирала я, Не зажигала свеч, Не знаешь, как, усталая, Я не решалась лечь. Смотреть, как гаснут полосы В закатном мраке хвой, Пьянея звуком голоса, Похожего на твой.
И знать, что все потеряно, Что жизнь — проклятый ад! О, я была уверена, Что ты придешь назад. Веет ветер лебединый, Небо синее в крови. Наступают годовщины Первых дней твоей любви. Ты мои разрушил чары, Годы плыли, как вода.
Отчего же ты не старый, А такой, как был тогда? Даже звонче голос нежный, Только времени крыло Осенило славой снежной Безмятежное чело. Еще весна таинственная млела, Блуждал прозрачный ветер по горам И озеро глубокое синело — Крестителя нерукотворный храм. Ты был испуган нашей первой встречей, А я уже молилась о второй, — И вот сегодня снова жаркий вечер… Как низко солнце стало над горой….
Ты не со мной, но это не разлука, Мне каждый миг — торжественная весть. Я знаю, что в тебе такая мука, Что ты не можешь слова произнесть. Отрывок И требовала, чтоб кусты Участвовали в бреде, Всех я любила, кто не ты И кто ко мне не едет… Я говорила облакам: «Ну, ладно, ладно, по рукам». А облака — ни слова, И ливень льется снова. И в августе зацвел жасмин, И в сентябре — шиповник, И ты приснился мне — один Всех бед моих виновник. Осень Слаб голос мой, но воля не слабеет, Мне даже легче стало без любви.
Высоко небо, горный ветер веет, И непорочны помыслы мои. Ушла к другим бессонница-сиделка, Я не томлюсь над серою золой, И башенных часов кривая стрелка Смертельной мне не кажется стрелой. Как прошлое над сердцем власть теряет!
Освобожденье близко. Все прощу, Следя, как луч взбегает и сбегает По влажному весеннему плющу. Сказал, что у меня соперниц нет. Я для него не женщина земная, А солнца зимнего утешный свет И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить, Не крикнет, обезумевши: «Воскресни! Я сошла с ума, о мальчик странный, В среду, в три часа!
Уколола палец безымянный Мне звенящая оса. Я ее нечаянно прижала, И, казалось, умерла она, Но конец отравленного жала Был острей веретена. О тебе ли я заплачу, странном, Улыбнется ль мне твое лицо? На пальце безымянном Так красиво гладкое кольцо. Настоящую нежность не спутаешь Ни с чем, и она тиха. Ты напрасно бережно кутаешь Мне плечи и грудь в меха. И напрасно слова покорные Говоришь о первой любви, Как я знаю эти упорные Несытые взгляды твои!
То змейкой, свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То целые дни голубком На белом окошке воркует,. То в инее ярком блеснет, Почудится в дреме левкоя… Но верно и тайно ведет От радости и от покоя.
Умеет так сладко рыдать В молитве тоскующей скрипки, И страшно ее угадать В еще незнакомой улыбке. Ты письмо мое, Милый, не комкай. До конца его, друг, прочти. Надоело мне быть незнакомкой, Быть чужой на Твоем пути. Не гляди так, не хмурься гневно. Я любимая, я Твоя. Не пастушка, не королевна И уже не монашенка я —.
